Пять фото и вся жизнь Раисы Тонкой

Уважение к этой женщине я почувствовал много лет назад, сразу же после первой беседы с ней.
Раиса Порфирьевна Тонкая прожила большую жизнь. Она человек трудной судьбы, но очевидных достоинств. Нетороплива, никогда не суетится, не разменивается по мелочам и при этом всегда максимально готова к работе.

— В молодости, — говорит Тонкая, — и нужда не так заметна, и беды переносятся легче, песни пелись чаще, солнце светило ярче и никакие морозы не страшны. Думать о родителях, — продолжает она, — и благостно, и вместе с тем горько. В нашей семье было шесть детей. Жили тогда многие сельчане, как и мы, на хуторах. Отец Порфирий Васильевич и мать Евдокия Ивановна трудились в колхозе: работали много и тяжело. Во время Великой Отечественной войны мне исполнилось пять лет. Папа и старший брат Яков ушли на фронт. Я их помню смутно, но все равно вспоминаю с теплотой и каким-то трепетом, с благодарностью. Ведь и отец, и брат погибли, защищая Родину. Погибли они уже в конце войны, в 1945 году. Матери одной пришлось выводить нас в люди.

В двадцать два года я вышла замуж за Тонкого Владимира Савельевича, его по деревенскому паспорту звали Лумумбой. Чем-то отдаленно он напоминал этого африканского деятеля, борца за самоопределение государств своего континента. Сейчас о Патрисе Лумумбе мало кто знает. Следовательно и прозвище это кануло в лету, — как-то несмело улыбнулась Раиса Порфирьевна, — тем более, что муж уже давно за чертой невозврата.
Родила троих детей, сама проработала всю жизнь вплоть до ухода на пенсию в колхозе «Путь к коммунизму». Молодость свою я давно отпустила на волю и с радостью приветствую череду лет.
— Значит вы, Раиса Порфирьевна, — обратился я к ней, — можете коротко, буквально несколькими словами, вот так, с лёту, дать определение слову жизнь человеческая?
— Могу, конечно. Для меня жизнь — это ожидание… Судите сами, — она стала загибать пальцы на руке, — когда в детстве голодная ложилась спать, то только и думала о том, что когда же придет время полной сытости. Когда вволю можно будет поесть хлеба, а о конфетах только мечталось.

Потом пошла в школу, ждала того времени, когда получу свидетельство об образовании и начну серьезно помогать своей матери материально. Затем ждала своего суженого, ожидала рождения своих детей, их взросления. Ждала появления внуков и правнуков.
Мой сын Михаил жил в Москве, работал электриком. Получил большой разряд тока. Дали инвалидность, навалились на него всякие хворобы. Я все ждала, когда же он поправится, хотя подсознательно чувствовала, что его жизнь подходит к концу. Так и вышло… теперь он лежит на местном кладбище.

Такой скорби, чтобы сердце разрывалось, уже нет, но грусть, даже какая-то светлая, останется со мной до конца дней. Уж чего я совсем не ждала, так это смерти своего второго сына Петра… Тромб оторвался, умер мгновенно, оставив вдовой жену Людмилу, дочки остались сиротами.
Раиса Порфирьевна закрыла лицо руками, но слезы трудно скрыть.
— Жизнь, — после некоторого молчания продолжила женщина, — к сожалению, не обходится без потерь. Хорошо, когда рядом в такое трудное время находятся любящие и понимающие люди: дочка Галина, внуки. Галина и сейчас со мной рядом. Живет она далеко от меня, но стоит ей услышать по телефону хоть малейшую тревогу в голосе, все бросает и летит ко мне, на свою малую родину. Я же всякий день её жду. Вот и получается, что жизнь для меня — это и есть ожидание, бесконечное ожидание…

— Перебирая в памяти черты характера, — вступает в беседу дочь Галина, — прихожу к выводу, что мать более всего ценит трудовое достоинство. Она милая и очень доброжелательная женщина, честный и добрый человек, верный данному слову, своему долгу. Порядочность отмечается во всех ее делах. А еще у нее, так говорят в Грузии, «вкусная рука», то есть она любит и умеет готовить. Мать до сих пор, а ей 88 лет, ловко управляется с хозяйством, со всеми деревенскими делами. Мама, несмотря на возраст, любовно обхаживает свой земельный участок. Мне кажется, что у нее внутри какой-то осциллограф, который чутко улавливает все, что происходит в жизни. По ее словам, работа помогает побороть все беды и горести.
— Хорошо. Хотелось бы, чтобы вы дали свое определение слову счастье…
— О-о-о, это непростой вопрос, и ответить на него несколькими словами не получится. Каждый человек проживает свою судьбу, поэтому и определение это для каждого свое. Универсального ответа на этот вопрос, думаю, нет. В своей жизни мы нередко говорим о счастье. Но оно, по-моему, в основном существует в качестве воспоминаний: вот тогда-то я была счастлива, хотя сама не понимала этого. Или в качестве надежды. Вот сделаю я то-то и то и стану счастливой. Счастье может существовать в виде предположения: вот, видимо, на Рублевской Ривьере живут только счастливые люди…

Самое главное — не следует путать счастье с образом счастья, который постоянно нам навязывает реклама. Например, купите эту сковороду. Купите, и сразу же станете счастливым человеком. Счастье — это бирка и повесить ее можно на что угодно.
Счастье, я думаю, не конечная остановка в пути, и мы не всегда оцениваем те моменты, когда по уши купаемся в нем.
Вижу, что вы, Николай Васильевич, морщитесь. Согласна, может быть отчасти мои умозаключения попахивают демагогией. Сейчас соберусь… дайте немного сосредоточиться… Строго говоря, счастье для меня, как и для многих людей, в дружной семье, в здоровой и радостной семье. Если считать всех близких, с которыми мне пришлось в силу обстоятельств проститься, то счастья в жизни мне досталось не очень много. Хотя, с другой стороны, несчастье как бы говорит, что человек сбился с пути, отринул от Бога. Когда мы отказываемся от легкого счастья — мы становимся людьми. Ведь счастье, которое длится, например, весь день или неделю, думаю, не каждый и выдержит. По этому случаю прочитаю небольшое стихотворение:

Мне старый человек сказал,
И я навек запомнила
эти строки.
Не могут быть счастливыми глаза, которые не плакали ни разу.
Не может быть
счастливою душа,
Которая ни разу не страдала,
И человек красив тогда,
Когда есть сердце,
а не кусок металла…

Закроем эту тему, — сказала Раиса Порфирьевна.
— Пожалуй, — согласился я. — Ладно, со счастьем разобрались. А как вы думаете, вернее, что вы думаете по такому поводу. В беседе между собой Владимир Ильич Ленин и Кржижановский, нарком просвещения, пришли к выводу, что худший из пороков — быть старше 55 лет. В библии же написано: «И сказал господь, пусть будут дни их до 120 лет» (Быт.3).
— Конечно, Ленин и Кржижановский неплохие парни, — с улыбкой ответила Раиса Порфирьевна, — во всяком случае так нас учили. Однако я православный человек, и библия для меня непререкаемый авторитет. Так что мне еще жить да жить. А если серьезно, то в мои годы люди уже не боятся разговаривать о смерти и воспринимают ее как должное. Я её совершенно не боюсь. Меня есть кому встретить там, за горизонтом жизни. Перед встречей с вечностью, думаю, каждому надо простить своих обидчиков, чтобы уйти из этого мира с легким сердцем и чистой душой.
Уверена, что нет на свете человека несчастней, чем тот, который живет вечно. По поводу своей жизни я давно не строю иллюзий. Какие могут быть иллюзии в 88 лет? Но я не раскисаю и, как отметила моя дочь Галина, сама могу еще себя обиходить. Я оптимистка. Ведь недаром же в русском народе говорят, что не тот пропал, кто в беду попал, а тот, кто духом упал.

— Понятно. А что вы думаете о патриотизме? — был следующий мой вопрос.
— А что тут думать? Конечно же, я патриотка. Россия — моя страна. С ней я чувствую неразрывную связь. Воспитана в русской культуре. Русские в целом никогда не были подлыми. Они могли иногда искренне заблуждаться в какой-то идее, но подлыми… нет … никогда не были. Мой муж Володя много читал и по этому поводу говорил мне слова какого-то немецкого канцлера… Я запамятовала его фамилию.
— Очевидно, это Отто фон Бисмарк с его знаменитым высказыванием «Заключайте союзы с кем угодно, развязывайте любые войны, никогда не трогайте русских», — пришел я на помощь.
— Да, точно, — это Бисмарк. Жаль только, что некоторые не берут эти слова во внимание.

Николай Гордеенко